«Соловей», слова — Евдокия Ростопчина, музыка, вокал и видео — искусственный интеллект

Стихотворение Евдокии Петровны Ростопчиной «Слова на серенаду Шуберта» было написано в 1846 году; впервые опубликовано в том же году в «Северной пчеле» под заглавием «Соловью. На голос серенады Шуберта». Эпиграф взят из стихотворения немецкого писателя Людвига Рельштаба «Serenade», положенного на музыку Францем Шубертом.

Тихо мои песни
Летят к родному краю.

Стихи Ростопчиной изящны, красивы и выглядят весьма современно, однако полны чисто женского разочарования:

Замолчи, не пой напрасно,
Сладкий соловей!
Мне тревожна, мне опасна
Песнь любви твоей!
Ах! была весна другая...
Были прежде дни...
Я жила, тебе внимая
В томном забытьи.

Лишь твои забьются трели
В дремлющих лесах, -
Выйду я... В глазах веселье,
В сердце дрожь и страх...
Звёздный хор ярчей сияет
В синеве небес;
Белый ландыш расцветает
В этот час чудес.

И покуда не проснётся
Рдеющий восток
И на долы не прольётся
День, как светлый ток, -
Прелесть ночи с жадной страстью
Пью душой моей...
И поёт мне песни счастья
Сладкий соловей!

Но волшебные мгновенья
Сгинули как сон,
Рай мой был одно виденье, -
Быстро скрылся он!
Уж не мил мне ландыш белый,
Звёзд я не люблю...
Мне теперь какое дело
Слушать песнь твою!

Она дружила с Пушкиным и Лермонтовым и писала вдохновенные стихи, восхищавшие современников, — на пике славы её называли третьим поэтом России.

У Евдокии Ростопчиной сложилась удивительная судьба. В её жизнь и творчество по-дружески и просто вошли самые признанные гении русской культуры XIX века. А её собственный голос в искусстве зазвучал тогда, когда всё должно было умолкнуть, — ведь писал Пушкин! И всё же лучшие произведения Ростопчиной не померкли на фоне яркой плеяды окружавших имён и стали одним из истоков женской лирики в России.

Евдокия Ростопчина родилась в 1811 году. Домочадцы называли её Додо, Додо Сушкова. Своей матери девочка почти не помнила — ей было около 6 лет, когда та умерла от чахотки. Отец находился в постоянных служебных разъездах, и Додо жила в семье родственников Пашковых. Её любили, баловали, не жалели денег на учителей и воспитателей, но своё сиротство девочка чувствовала.

Впечатлительная и чуткая ко всему окружающему, она была спокойной и счастливой лишь в большом заросшем саду старой усадьбы Пашковых на Чистых прудах. Заросли сирени и лунные пятна на дорожках стали тем зачарованным царством, в тиши которого явились первые рифмы. «В прозаически житейском семействе Пашковых, где она воспитывалась, никто не занимался литературой. Евдокия Петровна начала писать стихи скрытно от старших родных», — вспоминал её брат С.П. Сушков.

Тогда Додо было лет 11–12. Потребность сочинять, изливать свои чувства возникала и под наплывом детской жалости к себе, «мечтательному и хилому ребёнку», и под впечатлением московских пейзажей XIX века. Как острейшее впечатление детства Ростопчина вспоминала грандиозную музыку колокольного звона — благовеста, когда все сорок сороков заводили разговор небесного с земным.

Девочку охватывала дрожь. Именно в эти моменты какой-то инстинкт толкал её к карандашу и бумаге, и она изливала свой восторг.

На детских праздниках, куда Додо вывозили, чтобы развлечь её, она выбрала себе в друзья не сверстницу в локонах, а неуклюжего и неразговорчивого мальчика с сумрачными глазами. Он тоже приезжал с бабушкой. Его звали Мишель Лермонтов.

И вот Додо 16 лет. Она в светлом невесомом платье на первом балу в доме у Голицыных. Все танцуют и веселятся, а робкая дебютантка в задумчивости стоит в стороне: с ней только что беседовал взрослый и очень интересный человек. Его звали Александр Сергеевич Пушкин.

Потом по прошествии времени Додо вывернула свою память, чтобы вспомнить каждое пушкинское слово. «Он дум моих тайну разведать желал», — возвращаясь мыслями к этой встрече, напишет она. Может быть, тогда она призналась, что тоже пишет стихи, а потом думала над тем, как прозвучало это «тоже». О своём отношении к Пушкину Евдокия Петровна однажды сказала кратко: «боготворила — всегда»...

А спустя год после гибели Пушкина Ростопчиной передали плотный пакет от Василия Андреевича Жуковского, сопровождённый следующей запиской: «Посылаю Вам, графиня, на память книгу… Она принадлежала Пушкину; он приготовил её для новых своих стихов… Вы дополните и докончите эту книгу его. Она теперь достигла настоящего своего назначения».

В разборе одного из номеров «Современника» в 1838 году Белинский ставит имя 27-летней поэтессы рядом с пушкинским: «…кроме двух произведений Пушкина, можно заметить только одно, подписанное знакомыми публике буквами „Г-ня Е. Р-на“; обо всех остальных было бы слишком невеликодушно со стороны рецензента даже и упоминать». А поэт пушкинской плеяды Н.М. Языков назвал годичную стихотворную подборку одного из петербургских журналов «дрянью и прахом», исключая из этого списка лишь стихотворения Пушкина и Ростопчиной.