МАСМ: плачи и гимны

В программе "Плачи и гимны" Московского ансамбля современной музыки композиторы трех поколений русского авангарда вступают в диалог, исследуя сокровенный мир глубинных человеческих переживаний: ритуального страдания, эйфории и духовного опыта.

Первый авангард представлен фигурой Артура Лурье - денди и богемного эстета, который бросил учебу в Петербургской консерватории, чтобы строить утопическое будущее новой музыки. В первой половине 1910-х годов Лурье дружил с Маяковским, Хлебниковым, Татлиным и Ахматовой, носил вызывающие костюмы и был фактическим музыкальным руководителем кабаре "Бродячая собака", легендарного места встреч столичных футуристов. В своих радикальных опусах он экспериментировал с атональностью, микрохроматикой и необычной записью нот. На их фоне "Плач Богородицы" на старофранцузский текст в переводе Михаила Кузмина удивляет, скорее, своей традиционностью. Экспрессивные диссонансы лишь оттеняют здесь тонкую лирику, в которой слышно знакомство автора, принявшего католичество в 1913 году, с церковным обиходом.

"Гимны" Альфреда Шнитке написаны в 1970-е годы и отражают период духовного и стилистического поиска, через который проходил тогда их автор. Сам Шнитке утверждает, что исходный импульс к сочинению "Гимнов" был не религиозный, а исследовательский - интерес к древнерусской теории музыки и к тембровому родству низких инструментов. Три части из четырех были написаны к случаю, на заказ или как киномузыка. Тем примечательнее итоговая цельность и очевидная религиозная подоплека "Гимнов" как цикла. Их медленное время и суровый колорит ассоциируются с храмовым пространством: архаические песнопения обрастают таинственным гулом, превращаются в терпкое многоголосие и перемежаются загадочными созвучиями-сфинксами. Нет и следа фирменной авторской игры стилями: Шнитке настойчиво ищет в это время единый язык, сплавляя воедино разные грани своей композиторской личности.

Пьеса Алексея Сысоева "Сиротиночка" обращена не столько к детям, сколько ко всем, кто в той или иной степени чувствует в нынешнем мире собственное сиротство. В основе ее лежит подлинный северный фольклорный текст, который автор трактует предельно всерьез, без тени иронии и без намека на отстраненность или дистанцию. Это ритуальный плач эпохи рейвов, поставангарда и виртуальной реальности, музыка, замкнутая в своей внутренней боли, которая в конце все же находит в себе себе силы открыться внешнему миру, обещая зрителям робкую надежду на лучшее.