Величайший американский генерал предпочёл уйти, чем сдаться. Сицилийский инцидент, изменивший ход...

Джип остановился ровно в двухстах ярдах от командной палатки, его двигатель тарахтел от средиземноморской жары. Генерал-лейтенант Джордж Смит Паттон-младший сидел на пассажирском сиденье, застыв на месте, револьверы с рукоятками из слоновой кости поблескивали на бедрах, челюсть была сжата в тонкую линию, которую его водитель, сержант Джон Мимс, научился распознавать как опасную. Сквозь пыльную дымку впереди, в лучах послеполуденного солнца, провисал оливково-серый брезент полевого штаба генерал-майора Омара Нельсона Брэдли. У входа стояла охрана, выжидая.

Паттон не двигался.

Двести ярдов сицилийской земли между джипом и палаткой представляли собой нечто большее, чем просто расстояние. Они представляли собой всю архитектуру унижения, выстроенную вокруг Джорджа Паттона за последние недели: систематическое разрушение легенды людьми, которых он считал ниже себя, превращение самого агрессивного боевого командира Америки в подчинённого, от которого ожидалось, что он пройдёт через этот полог палатки и получит приказы от человека, которого он когда-то научил командовать.

Он не поедет дальше.

Чтобы понять, что произошло в те моменты, нужно понять, кем был Джордж Паттон и во что, по его мнению, он всё ещё остаётся. В пятьдесят семь лет Паттон был не просто генералом — он был воином-аристократом, прослеживавшим свою военную родословную из поколения в поколение, верившим в реинкарнацию и утверждавшим, что помнит сражения в древних битвах, создавшим кавалерийскую саблю, до сих пор используемую армией Соединённых Штатов. Он сражался с мексиканскими бандитами вместе с Джоном Першингом в фильме «1916», командовал танками в битве при Маасе и Аргонне в фильме «1918», а в межвоенные годы занимался разработкой бронетанковой доктрины, когда танки считались диковинкой.

Омар Брэдли был его учеником.